Сборник сказок "Вытащи себя" - СПб Центр НЛП

Иллюстратор: Юлия Алексеева, НЛП-Практик, гипнолог

Сказка «СОННЫЕ РИТМЫ»
Вытащи себя голосом увлечений
Время чтения: 3 мин

Сказка «ОКНО В РЕАЛЬНОСТЬ»
Вытащи себя к волшебству реальной жизни
Время чтения: 4 мин

Сказка «ХОРОШЕНЬКАЯ ОБМАНЩИЦА»
Вытащи себя из чужой судьбы
Время чтения: 3 мин

Сказка «ТУСКЛАЯ ЧЕШУЯ»
Вытащи себя из страха старости и уродства
Время чтения: 4 мин

Сказка «УРАГАНЫ И ГОРИЗОНТ»
Вытащи себя за грани возможного
Время чтения: 3 мин

Сказка «ДАЛЁКИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ»
Вытащи себя из привычных ритуалов
Время чтения: 3 мин

Сказка «УГОЛЬНЫЕ ШАХТЫ»
Вытащи себя из шелухи старых правил
Время чтения: 3 мин

Сказка «ЗЕРКАЛО ИСТИНЫ»
Вытащи себя из грубых отражений
Время чтения: 3 мин

Сказка «ВСАМДЕЛИШНАЯ КРАСОТА»
Вытащи себя в самостоятельность
Время чтения: 3 мин

Однажды в лес приехали люди и расположились лагерем неподалёку от места, где гнездился Пёстрый дятел. Люди часто шумели допоздна, и эти непривычные звуки раз за разом мешали ему спокойно засыпать. Искать себе новый дом Пёстрый не стал, поэтому через некоторое время ночной образ жизни прочно обосновался в его привычках. Даже когда в лагере всё было тихо по вечерам, он продолжал бодрствовать.

Вечером и ночью была совсем другая атмосфера, таинственная и жутковато-сказочная. Ему даже нравилось. Казалось, как будто вечером у Пёстрого просыпается ещё больше энергии, чем раньше. Раньше дятел пробуждался совсем рано, и к вечеру уже потихоньку засыпал. А теперь наоборот, пробуждаясь к полудню или даже позже, до вечера он едва успевал полностью придти в себя и найти свой ритм.

Ночь — это иная сторона лесных звуков, и он искал среди своё место среди шелеста, стрёкота, уханья, вскриков. Искать приходилось совсем тихонечко, потому что у ночного леса другие законы, более строгие. Вечером и ночью громко стучать было слишком опасно, ведь на него тут же набросились бы другие птицы и звери. А между тем, у этого дятла была мечта — научиться гениально простукивать деревья. И для этого требовалось много практиковаться. Причём, в полную силу.

Пёстрый повторял себе, что надо спать, надо спать, надо спать, надо спать. А привычки и ощущение вовлечённости в тайны ночной жизни прочно и мягко держали его в своих цепких лапках, и задёшево отпускать не собирались. Они бы так и держали его, если бы не питание. Приходилось голодать, потому что большинство дневных жучков по ночам спали. Ночные жучки в этом лесу хоть и казались вкусными и необычными, категорически не подходили для рациона этой чуткой птички.

Как-то вечером Пёстрый почувствовал себя настолько ослабшим от голода, что не вылетел на охоту, а только смотрел вокруг еле теплящимся усталым взглядом, и вскоре заснул. Проснулся уже ранним утром. И тут его птичье тело с такой неподдельной силой вспомнило радостную свежесть утра, что крылья сами собой вспорхнули, разбудив Пёстрого. Подходящий режим питания восстановился сам собой.

Теперь, вновь обретя себя на солнечной стороне и сохранив память о тёмной ночи, Пёстрый смог принести ещё больше вдохновения и торжествующего полнозвучия в свою музыкальную барабанную дробь. Он радостно и много практиковался в поисках своих уникальных ритмов, и с каждым разом у него получалось всё лучше и лучше. Теперь он успевал прожить за один день так много, что и сам удивлялся, как это получается.

Казалось бы, вопрос пары часов, и говорить не о чем. Передвинуть сон пораньше и закрыть вопрос... С вечера она всегда обещала себе встать пораньше и провернуть за утро кучу полезностей: позаниматься йогой или выйти на пробежку, например... и далее по списку, составленному накануне вечером. Вечером-то она была абсолютно уверена в успехе предприятия, её намерение было надежным и светлым, как и будущее, которое сможет открыться благодаря правильному пробуждению: красочное и многогранное, наполненное любовью к жизни во всех проявлениях.

С утра пробуждалась как будто другая сущность, которая не видела дальше своего носа, и не было для неё иного будущего, кроме «сейчас» и «ещё полчасика». Вести переговоры с этой сущностью было бесполезно, любые аргументы она перечеркивала лихим жестом и ещё угрожающе рычала при этом: «Я никуда не пойду». То, что с вечера казалось заманчивыми лакомствами, она отбрасывала как пустые мятые фантики. Никакие слова не имели смысла по сравнению с той блаженной негой, которую дарил утренний сон. Желание оставаться во сне было похоже на томительное горячее обертывание, на приятную тяжесть, на истинный смысл жизни. Ещё капельку сладкой нежности, и остальное неважно.

Через пару часов такой дремы завязочки сонного мешка медленно распускались, и приходила требовательную реальность. Сонный морок растворялся, оставляя за собой сильное чувство разочарования и горечь поражения. Начинаясь ленивым утром, и день проходил лениво, было никак не разогнаться до хорошего рабочего темпа. Всё реже и реже удавалось вытянуть себя из постели за шкирку и разбудить человеческое сознание водой и холодом. Жизнь постепенно превращалась в борьбу за утро.

Чудесные сны — это был целый космос, невыразимо заманчивый и невероятно притягательный. Самое страшное, что мир этот наполнен особым смыслом, чувством настоящей пронизывающей радости и полной свободой. Ощущения от тела там становятся легкими и призрачными, словно открывая в глубине таинственное дыхание жизни. Там можно играть, танцевать, летать, плавать. Стоит только там очутиться, как дорогу к реальности уже не найти. Как можно догадаться, упорные попытки возвращать себя оттуда к заранее установленному времени были бы обречены на провал... если бы не сон о серебряном шаре.

Сон о серебряном шаре крутился вокруг и тихо звал куда-то, приглашал поиграть в охоту на другие шарики, разноцветные, зависшие в космическом пространстве красочными тропинками. Каждый шарик содержал в себе маленький сон. Схватил шарик — получи новый интересный опыт. А ещё, несколько собранных шариков собирались в своеобразные задачки, загадки. Эти шарики искренне хотелось собирать. Больше, больше шариков! Каждый следующий — подсказка для переосмысления уже накопленной коллекции. И чем больше шариков было собрано, тем веселее было собирать следующие, принимать в свой опыт подарки впечатлений, заключенные внутри шариков.

Чудо в том, что всё тропинки как одна оказывались окном в реальность, к пробуждению. Одеяло уже не казалось таким тяжелым, тело наполняла радостная энергия. Просыпаться стало спокойно и радостно, только вот... вставать так рано было всё ещё непривычно. Хотелось поваляться ещё, просто на всякий случай, про запас. Уступка этому искушению обернулась потерей всех накопленный шариков — они просто разлетелись в разные стороны. Для того, чтобы они продолжали собираться в огромную картину мира, требовалось осознанно встречать себя на выходе из сонного космоса, вылезать из-под одеяла и вставать навстречу событиям реального мира.

Однажды у приличных взрослых людей родилась живая девочка. Она была такая любопытная, никакого сладу! Зыркала по сторонам, всюду совала свой симпатичный носик. Трогала и пробовала на вкус. Кричала, смеялась, прыгала и — о ужас! — по-мальчишески задирала юбочку.

Взрослые, конечно, это так не оставили, и упорно учили эту беспардонную грубиянку прилично себя вести. Где-то лаской, где-то криком:
— «Будь хорошей девочкой, не бегай, посиди смирно»,
— «Будь хорошей девочкой, не трогай сладкое, съешь кашку»,
— «Будь хорошей девочкой, не смейся так громко, помолчи»,
— «Будь хорошей девочкой, не дергайся, потерпи чуть-чуть»,
— «Будь хорошей девочкой, не дерзи, сделай что тебе говорят».
Нет, ну а что бы вы сделали? Девчонка эта была хуже юлы, вечно жужжала и крутилась. Лезла куда не просят, перед людьми стыдно.

Девочка изо всех сил хотела казаться для взрослых хорошей. Она долго путалась, шарахалась, сравнивала правила взрослых с их поведением и всё больше терялась в лабиринтах слов. В итоге чуть-чуть оглохла к логическим доводам и научилась обманывать.

Как-то вечером она долго-долго стояла у окна и печально вздыхала на звёзды, слушала их нежный ласковый смех, любовалась на ровное ясное сияние. Прикосновения к живым ноткам мира разбудили в ней острое желание жить в полную силу. Только вот хорошие девочки в полную силу не живут, не принято. Она снова запуталась в себе и так безутешно плакала, что восемь раз переворачивала уже совсем измученную искусанную по краям подушку, пока не провалилась в сон.

В этом сне она сидела на холодном полу в пустой гулкой комнате со множеством дверей. За дверями оказались разные судьбы: черно-белая, блёклая, пресная, тяжелая, горемычная, скучная, страшная, одинокая, несчастная... Вначале девочка испугалась, что это её судьбы. А это оказались судьбы её взрослых. Это стало понятно, когда она посмотрела на себя: цветную, яркую, вкусную, лёгкую, счастливую, интересную, дерзкую, общительную, весёлую обманщицу. И рассмеялась.

От смеха она проснулась. Проснулась с таким чувством облегчения и свободы, какого и не помнила никогда. Как будто можно взлететь высоко-высоко и смеяться среди ласковых звёзд. В приличном мире взрослых всё продолжало существовать как и было, и на то имелись свои причины. Это пусть, что они ещё будут говорить много слов, чтобы научить жить в своих непростых судьбах. В свободном и трепещущем мире девочки воцарилась ровное ясное понимание: просто жить, дышать и чувствовать — вот что хорошо для неё. Будь хорошей девочкой, с уважением и благодарностью ко всем советам, живи как знаешь. Живи как чувствуешь.

Попугайчики от природы любят яркие краски и смотреться в зеркальце. Так вот, попугайчики-рыбки им не уступают. Когда им чудится, что чешуя тускнеет, они серьезно это переживают. Выглядит это так: прятки, натирание чешуек, специальные водоросли, фитнес-заплывы, у кого что. Самое главное — меняется настроение. Обычно весёлая рыбка надувается от напряжения и покрывается сыпью немых вопросов: «Я тебе нравлюсь? Я всё ещё тебе нравлюсь? А что именно тебе во мне нравится? А если это пропадёт, я всё ещё буду тебе нравится? А насколько? А твоим друзьям я нравлюсь? А могла бы им понравится? А что ты для меня готов сделать?»

Всеми этими вопросами они как будто хотят доказать: в рыбке главное — это блестящая чешуя. Блеск чешуи — суть и предназначение рыбки, и благодаря сверкающему отражению бликов на чешуйках можно заполучить всё, что угодно. Абсолютно всё. И если чешуя важнее самой рыбки, потускневшая чешуя — это большое испытание и настоящая трагедия. Ибо что ты за существо такое без привлекательной чешуи, некрасивое и бессмысленное? Таким рыбкам следует просить прощения за своё существование, а также изо всех сил пытаться заслужить любовь трудом, компенсировать свою оскорбительную некрасоту служением...

Так вот, моей знакомой попугайской рыбке почудилось, что её чешуя теряет прежний блеск. Она давно начала замечать первые признаки увядания, и каждый день она печально лежала на песке, пуская пузыри. Пузыри поднимались на поверхность, и она провожала их взглядом, прощаясь с прежней молодостью. Каждый пузырь она сравнивала с обманчивыми грёзами детства и юности, летучими и пьянящими. Со всем смирением, которое она смогла найти в себе, она начала готовиться к встрече со старостью. Как известно, старики целыми днями вспоминают, и она тоже начала вспоминать детство.

Из глубокого детства она вспоминала строгие наставления: «Маленьким рыбкам следует помнить: опасность всегда рядом, и если слишком ярко сверкать чешуёй и вертеть хвостом, можно попасть в беду. Поэтому мальки зарываются в песочек, прячутся там. Нельзя сверкать чешуей, если не хочешь стать цирковой рыбой-клоун». Наверное, именно из-за всех этих глупых наносных ограничений она все эти годы не давала себе жить полной жизнью, жизнью мечты. Зачем-то не разрешала... А теперь уже всё, всё упущено, и остаётся только вспоминать...

Определённо, история рыбки-попугайчика была неидеальна. На каждом шагу встречались неправильности... как-то раз её даже перепутали с карпом. А ещё ей редко делали очешуенные комплименты. Называли смешливой, умной, напористой, изобретательной, но это же всё не то... ведь любят не за это, любят только за чешую, это все знают! А яркой или красивой почему-то не называли. Или она не слышала. Так она и не поняла про себя, красивая или нет — вопрос остался открыт. Может, её больше интересовало, достойна ли она любви... а впрочем, время так и так уже упущено.

Пролежав в апатии и прострации несколько дней, она решилась всё-таки вернуться к другим рыбкам и пока притворятся молодой и энергичной. Чтобы не увидели её тусклой чешуи, она забралась в заброшенный черепаший панцирь, и везде тащила его на себе. Было неудобно: плоский панцирь то сдавливал, то соскальзывал, и всё время не хватало воздуха, чтобы широко вздохнуть. Снова и снова ей приходило на ум: «Что-то я видимо не туда сложила, и не могу решиться достать», но она никак не могла понять, о чём это.

Как вы догадываетесь, ещё через несколько дней она устала прятаться и сбросила свой тяжелый защитный панцирь, испытав необыкновенную легкость. И пустилась кривляться, заигрывать, пускать фонтанчики. Ощущая себя обаятельной и красивой, признавала красоту своей чешуи, заинтересованность в общении со стороны других рыбок. Она чувствовала и видела: её чешуя сверкает превосходно, и поэтому и сама она достойная рыба. Рыба, достойная восхищения и даже поклонения. Красивая чешуя — красивая жизнь. Может, это так оно и надо в мире декоративного аквариума...

Где-то среди канзасских прерий жила-была девушка, которая всё делала сама — и ровно столько, сколько считала нужным. Ни больше ни меньше. Какой наряд себе сошьет, тот и носит. Сколько приготовит, столько и съест. Сколько заработает на продаже ярмарочных поделок, столько и потратит на самое необходимое.

Казалось, будто сама природа помогает девушке стойко сохранять привычную скромность: чуть только она получала чуть больше, излишки тут же утекали сквозь пальцы, уносились в небо вместе с ураганами. В тех местах это в порядке вещей, она трудилась умело и привычно: вкладывала душу в каждый росточек, каждую свою задумку, не особо задаваясь вопросами, какова ценность тех знаний и навыков, которые она успела приобрести. Творческий подход, который девушка применяла в своих поделках, со временем стал приносить плоды. Однако, чем больше ей удавалось заработать на ярмарках, тем свирепее были ураганы. И пока она вынужденно пряталась в подполе, они снова и снова уносили с собой мечты о новых возможностях.

После одного из таких ураганов она выбралась наружу по холодным земляным ступенькам, посмотрела на хаос разрушений и заревела от бессильной злобы. На сиреневом фоне уходящего вдаль горизонта в траве валялись обломанные доски и порванные тряпки — и всё это надо было убирать. Внезапно она почувствовала, что слишком устала, чтобы стаскивать в кучу кострища этот мусор. Мусор, только что бывший любимыми и дорогими сердцу вещами. В этот раз разрушений было слишком много, ей не суметь их восстановить.

Расставшись со своим домом, где она прожила столько лет, она отправилась в дорогу. Одинокий путник, с надеждой и грустью она искала своё место в жизни. Со своей небольшой котомкой она совершала длинные переходы по прериям, разговаривая с хозяевами тут и там, и всё никак не могла найти себе подходящего места. Где-то мало платили. Где-то много хотели. Где-то не сошлись характерами. А где-то ей просто-напросто было неловко разузнать поподробнее, и она медленно и задумчиво проходила мимо ярко горящих окон, не поднимая потяжелевший от дождя капюшон.

Интересно, что на этот раз именно ураган помог ей устроиться. Спрятавшись вместе с хозяевами в землянке, она разговорилась и узнала, что прошла уже много-много миль, и порядки здесь вовсе не такие, как она привыкла. Улыбчивая хозяйка предложила ей остаться на время помощницей, и девушка согласилась. На этот раз, вместо того, чтобы делать по своему расчету, она вначале спрашивала о местных обычаях, и только потом бралась делать. Оказалось, что схватывает она быстро, и многое уже умеет. Многое — а не всё, как она в глубине души была уверена раньше.

Вскоре она почувствовала, что её знания и навыки чего-то стоят, и стоят немало. Она научилась приноравливаться к разным людям, весело и легко откликалась на их предложения подработать, а иногда спокойно отказывала. Жизнь вошла в новую колею. Главное, теперь девушка снова поверила, что жизнь открывает перед ней широкие возможности — такие же просторные, как высокое небо в знакомых золотистых прериях.

Где-то в Швейцарии стоял красивый кирпичный дом с выбеленными стенами. Было приятно пройти возле этого дома, почувствовать атмосферу любящей заботы и ностальгию по другому времени. Каждую субботу домик окутывал запах яблочно-клюквенного штруделя с корицей. И хозяйка в свежем хрустящем переднике угощала своими бесподобными вкусностями каждого, кто отваживался попросить кусочек.

Тем, кто готов был слушать, она рассказывала истории о далёких путешествиях, и в её голосе слышалась глубокая бархатная мечтательность. При всём том, она никогда по-настоящему не выезжала из своего спокойного маленького городка, только листала тяжелые журналы о других странах, заполняя ими аккуратно сколоченные полки книжного шкафа. Ей хотелось, чтобы издатели размещали в журналах пробники ароматов со всего мира: потёр страничку, и погружаешься в аромат иной жизни...

Однажды соседские ребятишки накопили карманных денег и подарили хозяйке красный походный фонарик со встроенным компасом. Хозяйка дома слушала их восторженные объяснения, как они торопились рассказать все секреты фонарика, радостно перебивали друг друга и смеялись. Этот удобно лежащий в руке фонарик будто перенес её тягу к путешествиям в повседневную реальность.

Тут же нашлось пестрое объявление о двухнедельном палаточном походе. Она с любопытством прислушалась к себе и услышала в ответ «Да». Собрала всё нужное в большой надежный рюкзак, перед самым выходом поцеловала своё дом и храбро отправилась в поход, впервые в своей жизни.

В этом спонтанном походе её больше всего вдохновляли и успокаивали запахи леса: хвойной смолы, земли, диких соцветий... и она глубоко и с удовольствием дышала. Приготовленная на компактном примусе пища оказалась невероятно вкусной и насыщенной. В этом приключении она увидела себя по-новому. По-настоящему услышала зов своей дикой стороны. Вырвалась из слишком правильных представлений о комфорте. На неё как будто снова пахнуло весной, внутренним рассветом. И она неприлично, сладостно вцепилась зубами в свой голод по впечатлениям.

С тех пор она начала путешествовать из родного городка по миру: Бали, Индия, Израиль, Африка... с огромным удовольствием слушала чужестранную речь, народные ритмы и напевы. И дом каждый раз приветствовал её возвращение спокойным отдыхом от всех этих впечатлений, которых иногда становилось слишком много.

Дом задышал по-новому вместе с хозяйкой, ароматами другой земли, диких трав и специй, которые она привозила с собой. Казалось, изменилось всё — и только яблочно-клюквенные штрудели с корицей по субботам неизменно оставались всё такими же, совершенно божественными и совершенно швейцарскими.

Прошёл слух, что в шахтерском городке объявился сумасшедший дурачок. Поговаривали, что он из бывших профессоров, всю жизнь изучал алхимию и подвинулся наконец умом. В один день вышел из дома в одной рубахе без штанов, и так и остался жить на улице. Собирал с кустов шиповника утреннюю росу: «Вот настоящие алмазы! Довольно вам добывать уголь, с этими драгоценностями вы сможете стать другими людьми, сможете воплотить самые смелые мечты».

Рабочие мужики смеялись над дурачком и отталкивали его протянутые дарящие руки, зато старики относились снисходительно, подкармливали улыбчивого бродягу, считавшего себя добрым волшебником. Один молодой парень из местных философов даже всерьез спорил: «Какие ещё алмазы! Наши предки добывали уголь, мы добываем уголь, наши дети будут добывать уголь! Даже если бы это были настоящие дорогостоящие алмазы, было бы предательством отказаться от своей судьбы. Надо делать то, что завещано нам предками».

Этот парень тоже работал в шахтах: возил тяжелый уголь... и заблудился однажды. На привычном пути случился большой обвал, а как найти путь в заброшенных ответвлениях — этому он ещё не успел научиться. Молодому горячему парню показалось слишком тоскливо оставаться у завала голодать и ждать помощи, и поэтому он принял рискованное решение — поискать другой выход на волю через заброшенные ходы. Он шёл, и в густой темноте его шаги отдавались гулким эхом...

Через несколько часов парнишка понял, что заблудится окончательно. Разозлился было от испуга, потом быстро успокоился. Старшие рабочие его хорошо научили, что паниковать в шахтах — это последнее дело, хуже не придумаешь. Успокоился и начал припоминать, на что тут можно ориентироваться... и вспомнил, что если уловить запах влажного воздуха, и направится в эту сторону... то есть шанс выбраться. К счастью, вскоре он нашёл нужную развилку, откуда еле слышно тянуло влагой, и направился туда, обнаружив полузаваленный выход на свободу.

Можно представить себе, насколько был счастлив парень, когда ужом выполз на свет и растянулся во весь рост на влажной прохладной траве под высоким небом. Поднявшись, он заметил кусты шиповника в утренней росе, и перед ним вспыхнул образ бывшего профессора: «Вот настоящие алмазы! Довольно вам добывать уголь, с этими драгоценностями вы сможете стать другими людьми, сможете воплотить самый смелые мечты».

Парень смотрел на капли воды, шептал эту фразу пересохшими губами и не мог понять, что с ним происходит. Соединившись с только что пережитым опытом, слова зазвучали как церковный орган, неся совсем иной смысл и силу, вселяя веру в свои силы и ощущение великой свободы во всё тело. Повторять на себе трудности прошлых поколений, выбирать только проторенные привычные способы жизни теперь казалось ненужным, лишним. Можно продолжать работать в угольной шахте, а можно осваивать и другие пути. Главное, чтобы в этом была живительная влага настоящих алмазов.

Немногие знали, что в тихой библиотеке на окраине города висит волшебное зеркало. Кто посмотрит в него, увидит про себя всю правду. Тем не менее, искатели каким-то неведомым образом находили к нему дорогу, ведь это по-настоящему ценно — чтобы тебя увидели как есть.

Никто не знал, что зеркало показывает правду только с одной стороны. Что правда этим отражением не исчерпывается. В зеркало смотрелись как на исповеди, и оно отражало реальность как есть — и ничего больше. Никаких шансов, никакой надежды измениться. Волны отчаяния и гнева, которые поднимались оттого, что заслонки отрицания рушились, оборачивались дорого. И после очередного грандиозного скандала с захлёбывающимся воем, разбитыми чашками и сломанными стульями зеркало перевесили в каморку библиотекаря.

Библиотекарь, спокойный человек с ясным и умным взглядом, не вглядывался в гладкую магическую поверхность в поисках себя. Не умолял о безраздельном внимании, как это делали многие другие. Повесили и повесили, пусть висит. На стене напротив зеркала оказалась карта мира. К ней библиотекарь прикреплял свои рисунки, заметки, вырезки из журналов, праздничные открытки, яркие фантики, листочки из учебных конспектов. От этой карты словно исходила зовущая к творчеству вибрация, имеющая смысл и значение только для одного человека, который собирал и создавал эту объемную подвижную картину — отражение своего внутреннего мира.

Старинное волшебное зеркало было сделано на совесть, и обладало способностью к обучению и созерцанию. Оно впитывало в себя идею о том, что мир многомерен. Гладкая плоская поверхность теперь отражала не одну истину, а множество. Через эту карту находили свое отражение разные грани личности библиотекаря. Серьезен — и шутлив. Силён — и слаб. Проницателен — и наивен. В этом человеке было сокрыто нечто большее, чем та правда, которую он отражал собою в данный момент. Оказалось, что вся правда — это ещё не вся правда.

Когда зеркало рискнули снова повесить в общий зал, чтобы в него могли смотреться настойчивые искатели, оно уже не судило так категорично, потому что обрело способность показывая коридоры возможностей. Отчаянные храбрецы, посмевшие увидеть про себя правду в этом зеркале, уже не обрекали себя на блуждание в закрытой клетке однозначного определения. Скорее, у них появлялась надежда на лучшее, больше интереса к миру — такому, какой он есть. Такому, каким может быть.

Жила-была девочка, которая мечтала всем нравиться. Чтобы понравиться строгим родителям и учителям, она вежливо спрашивала разрешений и ровно сидела за столом. Чтобы понравиться веселым школьным друзьям, сидела криво или как улыбчивый мешок с картошкой. Чем старше она становилась, тем меньше места в ее жизни занимали и родители, и учителя, и приятели. Она, конечно, находила все новых и новых людей, которым мечтала понравиться. Шила себе новые маски, новые платья. Всему научилась, чтобы другим нравиться. Одного только не умела, быть собой. Да она и не знала, не догадывалась, какая она настоящая, какая «на самом деле».

Шло время, и чем самостоятельней становилась девочка, тем больше в ней освобождалось места для нее самой. Однажды она смотрела на себя в зеркало долго-долго, и неожиданно спросила себя вслух: «А какой я мечтаю быть для себя самой?». Затихла, и стала ждать ответ. И тогда открылась простая вещь, что ей хочется быть красивой. Чтобы глаза горели, чтобы улыбка от сердца, и чтобы осанка была красивой. Просто так. Захотелось научиться жить. Потом она еще спрашивала у всех, и оказалось – да, всем хочется быть красивыми и счастливыми. То есть, по-настоящему красивыми, а не как веера из разноцветных масок.

И так начала девочка постепенно знакомиться с собой и слушать подсказки тела. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Трудно стало жить. Надо то, надо это. Надо узнавать себя, внимательно пробовать-пробовать-пробовать все заново и прислушиваться, что любишь. Тут с непривычки и запутаться недолго.

«А ведь раньше, — вспоминала девочка. — раньше было так легко», когда её как танцующую пушинку сдувало от одного человека к другому. Ну и что, что до сих пор не научилась в одиночестве больше двух минут оставаться, всегда то звонит кому-то, то музыку включает. Ведь так легко жилось, так восхитительно легко, хотя вот иногда стучалась такая потерянность, внутреннее эхо: «Кто я? Кто, кто, кто, кто…».

И поняла девочка, что уже совсем взрослой становится, и надо выбор сделать: или ходить крадучись и кланяться другим людям, которые себя-настоящих и красивых сумели узнать и воспитать, или самой из Вьюна превращаться в Царевну-лебедь. Потому как Вьюн своего мнения не имеет и без опоры падает, а Царевна-лебедь по всем сказкам волшебница. И стала красивой. По-настоящему.